Евреи и казаки – в общественном сознании, да и в их собственных глазах, между этими двумя народами лежит пропасть, созданная самой историей. Какая связь может быть между ними, кроме отношений «палач-жертва»?!
Казаки ли устраивали еврейские погромы, весело убивая и насилуя «жидов», еврейские ли комиссары вместе с русскими и латышами яростно раскулачивали и расстреливали казаков, – пропасть все увеличивалась. Она сохранялась даже и в мирное время: между евреем-шинкарём и вольным казаком, между революционно настроенной еврейской студенческой молодёжью и казаками – оплотом самодержавия.
Вопрос в том, было ли так всегда и во все времена? Распространенное клише утверждает, что безусловно – да! Насколько же оно верно?..
При этом любые попытки выйти за рамки подобных стереотипов как правило наталкиваются не только на возмущение, но на форменное омерзение с обеих сторон.
И всё-таки попробуем развеять один из основных мифов, связанных с евреями и казаками – миф о том, что среди казаков никогда не было евреев.

Казаки как военная организация впервые упоминаются русскими летописями в 1444 году, а расцвета казачество достигло на границах земель Литовских и Московских к началу семнадцатого века. К этому времени сформировались казачьи войска на Дону, в низовьях Днепра и в Запорожье.
Так вот, среди запорожских казаков, например, евреи жили издавна. По словам польского историка Якова Собесского, отца короля Яна III, на Сечи проживали народности: украинцы, поляки, литовцы, белоруссы, болгары, татары, турки, калмыки, грузины, немцы, французы, итальянцы, испанцы, англичане и… евреи.
Но не стоит думать, что евреи были в казачьей среде лишь торговцами и ремесленниками, которых казаки терпели только ради их услуг.
В частности, сохранился документ об участии одиннадцати евреев - казаков в войне 1613 года:

"Нас было одиннадцать домохозяев. Еврей же Бераха, сын святого Арона из Тыгловица, служивший на трех лошадях, выскочил два - три раза к московскому войску, как это обычно на войне бывает. Но московитяне одолели, и еврей отскочил назад, и из лесу стреляли ему вслед. Я видел, как ладунка воткнулась ему в спину, как пал на седло и, желая удерживаться за лошадиную гриву, он шатался туда и сюда, и лошадь понесла его по дороге, но я не видел его во время бегства нашего войска. Во время его падения на лошадь дым выступил у него изо рта; я находился тогда близко от него. Затем мы бежали вслед за войском, тогда я уже видел его лошадь без всадника, а седло висело криво. Вслед за тем начальник приказал собрать рассеянное войско посредством барабанного боя, и народ начал разговаривать про войну. И многие казаки говорили: "О, Боже! Как жалко, что рыцарь еврей Бераха так плачевно скончался, будучи разрублен и расколот бердышами".
В антипольских восстаниях 1657—1658 гг. участвовал винницкий сотник-еврей Лейбенко. Там же упоминается некий доктор-еврей, вместе с гетманом Дорошенко ушедший в московскую ссылку.
Многие еврейские роды вошли в казачество во времена становления Гетманщины, начиная с 80-х годов семнадцатого века и до времен гетмана Ивана Мазепы. Среди них — Боруховичи, Магеровские, Герцыки, Крыжановские, Марковичи, Перехристы.

Вот, например, рассказ казака Василия Перехриста о его происхождении, который приводит известный исследователь запорожской казачьей истории Дмитрий Яворницкий: «Родился ... в польской области, губернии Чигиринской, в местечке Чигирине, от евреина Айзека, и в 1748 году, будучи там по купечеству войска запорожского низового козаком куреня Пластунивского Яковом Коваленком его Перехриста оттоль с Чигирина, с добровольного его в Сичь запорожскую желания привезено».
Представитель рода Боруховичей, Михайло Андриевич Борухович (?-1704) был полковником (1687- 1704), в 1701 – наказным гетманом, участвовал в 1696 году в походе под Азов. Другой выходец из еврейской семьи, полтавский полковник Павло Петрович Герцик (?-1700) был приближённым к гетману Мазепе человеком.
В конце восемнадцатого века исследователи отмечали значительное число казачьих фамилий, имевших явно еврейское происхождение: Юдины, Юдаевы, Халаевы, Нивроченки, Мацуненки, Шабатные, Жидченковы, Шафаревичи, Маривчуки.

Вообще нужно отметить, что при отборе в казачество во времена его наивысшего расцвета были важны горячее желание и профессия, а на национальность внимания особо не обращали. Вероисповедание, правда, должно было быть обязательно христианским: до 1635 года — православным или католическим, с 1635 года — только православным. При этом из метрических книг известно, что «в ряде станиц Майкопского и Лабинского отдела проживали казаки-евреи, исповедующие иудаизм».
Вот что пишет об этом историк В. Грибовский: «Во времена Новой Запорожской Сечи (1734-1775 гг.) стали частыми случаи, когда этнические евреи становились казаками. В 1765 году пришёл на Сечь и был крещен еврей Семён Чернявский, впоследствии известный казацкий старшина, принимавший участие в посольстве запорожцев ко двору Екатерины ІІ. Жизненный путь польского еврея Моисея Горлинского смутил даже видавших виды запорожских казаков. Он родился в одном из местечек Правобережной Украины. Став совершеннолетним, покинул отчий дом и ушёл жить в Молдавию. Потом нанялся на службу к лекарю крымского хана, при котором прожил в Бахчисарае несколько лет. Затем он пошёл служить переводчиком к прусскому генералу, прибывшему в Крым с дипломатической миссией. С ним Моисей исколесил Германию, а по возвращении в Крым встретил русского переводчика Семёнова, служившего при Никитинской заставе, который убедил его уехать на Запорожскую Сечь. Столь пёстрая биография вызвала подозрение русских властей, и Моисея отправили для допроса в Киев».

Евреи продолжали становиться казаками даже в 20-м веке, причём во время Гражданской войны, в самый разгар борьбы белого движения против «жидовско-коммисарской власти». Так в Новочеркасске сыновья доктора Сегаля были приняты в казаки и награждены земельным паем за участие в борьбе с большевиками. В Штабе Донской армии обер-офицером для поручений состоял ростовский еврей-домовладелец Г. Л. Халиевский.То ли влияние проникших в ряды запорожцев евреев стало очень уж сильным, то ли и впрямь не всё столь уж чисто с «арийским» происхождением этих вольных людей, но в изданном в 1847 году сборнике малороссийских и казацких летописей, который составил в 1785-86 годах некий «инженер-генерал-майор и кавалер Александр Ригельман», мы находим очень примечательное «Сказание козаков о себе»:

Другие, как то запорожцы, жившие при днепровских порогах, собственно о себе объявляли, якобы войско их начало свое возымело от 948 года чрез вышедшего тогда из Польши некоего человека, именем Семена, роду козарского, который якобы для рыбного промыслу и ловли звериной на устье Бог-реки, и ее лимане, место избрал, и купа, по извещению его о тамошнем свободном промысле, присовокупились к нему земляки его и составили сперва чрез то шайку человек из ста или более. Семена того поставили над собою атаманом и жили там времени несколько, промышляли якобы только звериною и рыбною ловлею, потом от времени до времени приумножилось их до несколько. Носили одежду от ловли своей, поделанную из кож диких коз и сайгаков. Чрез что, а паче чрез великое уже число их, будто бы прославились славными стрелками, и наименовали их по тому козаками. И урочище то, где первое начальное зборище имели, якобы проименовалось с того времени Семеновым Рогом, которое, де, и доныне тем званием именуется.

Согласно этой легенде получается, что казаки произошли от переселившегося в Польшу хазарина, которые, стоит напомнить, исповедовали в 10 веке иудаизм, о чём и свидетельствует имя пришельца – «Семён» (Шимон). Кстати, удивительная подробность – столь точно указанный год переселения Семёна - 948. В этот год предположительно началась война Хазарии с Киевской Русью. В эти же годы германцы-христиане проводили завоевание земель западных и южных славян (массово обращая население). То есть хазарину-иудею в этот год действительно был резон покинуть Малую Польшу» (в 877-999 она входила в состав Великой Моравии).
При этом существует и лингвистическая версия происхождения слова казак от ивритского «хазак» (сильный, мужественный).
Правда это или нет, главное в другом: извечное противостояние казаков и евреев, и невозможность их взаимопроникновения оказались несколько преувеличенным мифом. Были евреи-казаки.

К вечеру со степи легкий ветерок подул
На закате поют в роще соловьи
Задремал под ольхой утомленный есаул
Позабыв оттереть шашку от крови
Свой походный мешок положил под голову
Бережет он добро от взгляда чужака
В нем подсвечник литой серебра тяжелого
Что трофеем попал в руки казака
С песнями по верхам ехали соколики
Да нашли хуторок посреди полей
Только чтож не видать церкви-колоколенки
Православных, поди, нету на селе
Увидав казаков в свои хатки низкие
Все попрятались в миг, двери на засов
Так ведь этож жиды, племя сатанинское
Вся деревня полна иудейских псов
Посредине села их молельня мерзкая
Да над дверью звезда о шести концов
В ней обряды свои правят изуверские
Запекают в мацу кровь наших юнцов
Кинул клич атаман, буйная головушка:
«Доставай-ка, братва, шашку да топор.
Напились упыри христианской кровушки -
Подписали себе смертный приговор.»
И секли казаки головы старательно
Не щадя никого, кровь текла ручьем
И слегка под устав от трудов карательных
Кто живой сволокли всех в молельный дом

Набралась полна изба поголовья вражьего
И никто от суда убежать не смог
И обливши смолой всех спалили заживо
Не помог никому их еврейский Б-г
И когда стихло все вечер звезды по небу
Понасыпал везде белым порошком
Мальчик лет десяти из сырого погреба
На залитый кровью двор выбрался тайком
Он оплакал родных и в котомку тесную
Положил бережно старые тфилин
И ушел босиком в дали неизвестные
И как выжить сумел? – знает Б-г один.
Помогала ему вера в Б-га лишь одна
Что по жизни несли мать его с отцом
И все годы свои шел путем он праведным
И детей воспитал в страхе пред Тв-рцом
Влоть да наших времен род его продолжился
Жаль потомкп поклон бьют иным богам
И в почете у них лишь чины да должности
А любовь, если есть, только лишь к деньгам
Но таланты средь них есть неординарные
Так один, бывший врач, нынче крупный бард.
Пишет песни теперь очень популярные
Про войну, про любовь, да про Ленинград.
Но милее всего для его поклонников
Для детей, молодых, даже стариков
Песни про боевых есаулов, сотников
Атаманов лихих, вольных казаков.

До того преуспел в этом новом качестве
Что без всяких тому видимых причин
За заслуги ему от всего казачества
Аж пожалован был офицерский чин.
Как споет иудей песенки веселые
Так друзьям-казакам душу ублажит
Но придут не дай Б-г времена тяжелые
В их глазах будет он лишь презренный жид.
А на окне – наличники.
Текут в карман наличные,
Чтоб пел гулял и в ус не дул
Лихой еврейский есаул.

Максим, я здесь буду писать не только про евреев-казаков, есть журнал с таким названием, там хорошая подборка про интересных евреев.Люди обычно не ходят по ссылкам, поэтому решил открыть тему.Надеюсь на отклики и дополнительные сведения по темам.

Удивительный все-таки еврейский народ.С одной стороны единственный древний народ, который сохранился и безусловно, благодаря Торе...Хотя, можно посмотреть с другого ракурса и сказать, что это евреи сохранили Тору,не суть важно, главное сохранились.с другой стороны, ни у одного народа нет таких предателей и отщепенцев как у нас, самоненавистников как у нас.

Максим, меня мало интересует лайтман.Я открыл познавательную тему-кому интересно, будут читать, кто хочет, может добавлять материал по теме.Но не хотел бы превращать тему в пустые дискуссии и философствования-для этого полно тем.

Гарри!
Ты мне напомнил предармейские годы.Гулял с казачкой возле реки и хотул на островок перейти(зимой дело было), ну-у подальше от народу.(ch) Так она не пошла. побоялась.Дородная девица и "с головой" и миндалевидными чёрными глазами.:-$

Все ли из нас помнят фразу Жаботинского, то невольное восклицание, что вырвалось у него, впервые увидевшего галицийских евреев? Да, да, именно тот знаменитый Владимир Жаботинский, через несколько лет ставший одним из лучших петербургских публицистов, направляясь из просвещённой Одессы в блестящий Рим, был поражён при виде своих местечковых собратьев. С удивлением и жалостью разглядывая нелепых, грязно одетых, крикливых людей, которые, отталкивая друг друга мешками, пытались влезть на подножку поезда, потрясённый, воскликнул он про себя: «Неужели это мой народ!?».

Оказалось, как ни поразительно это было для молодого образованного человека, что не от всех евреев хорошо пахнет, что не все они учились в гимназии, а подавляющая их часть просто понятия не имеет о том, как следует вести себя в мало-мальски приличном обществе. К несказанному удивлению будущего вождя еврейского народа, этот самый народ не говорил ни на одном европейском языке, включая русский, вернее говорил на всех этих языках одинаково ужасающе. Этот народ, будучи заключённым черты оседлости, был нищ, безграмотен (в европейском понимании) и делал свой гешефт на бульоне из куриных яиц. Безусловно, это не касалось барона Гинзбурга, Исаака Левитана и Хаима Нахмана Бялика. Но большинство народа совершенно не интересовалось Левитаном и Бяликом, впрочем, как и бароном Гинзбургом.
Евреи, запертые в гетто на окраине чудовищной империи, евреи, к которым следует относиться, по выражению родного брата премьер-министра Столыпина, как «к тараканам, отвратительным гадам и паукам» - были тем народом, который так поразил молодого Жаботинского и именно тем народом, из которого вышли и мы с Вами, уважаемый читатель (в том случае, конечно, если вы не являетесь прямым потомком кого-либо из вышеперечисленных знаменитостей).

Итак, народ не состоит из героев. И когда мы задумываемся о наших корнях, стоит вспомнить великое множество безызвестных и знаменитых, благородных и жуликов, талантливых и бездарных, ленивых и работящих, всех тех, кому имя – еврейский народ. Мы не можем отказаться от Иосифа Флавия, Вейнингера, Маркса. Не можем, потому что они вышли из нас и нам принадлежат. Это только они могут отказаться от нас.
Быть может ещё более чем историческая судьба нашего народа, нас поражают судьбы отдельных его представителей. И дело тут вовсе не в деяниях каждого из них (увы, не все, как мы знаем, на деяния способны). Великое переплетение странных, поразительных судеб создают общую судьбу. Стоит внимательно вглядеться в эти необычные судьбы. Может, в какой-то из них мы найдём и свои черты.

Итак, большинство читателей, безусловно, слышали о той женщиной, о странной и необычной жизни которой пойдёт далее речь. Ее имя не меньше целого века было на устах жителей многих стран. Впрочем, имя это было вымышлено - мало, кто знал, как звали эту женщину на самом деле. Об этой даме писали Чехов и Дорошевич, статьи о ней печатали газеты Петербурга и Москвы, Парижа и Берлина, Варшавы и Вены, Лейпцига и Будапешта. Она блистала во многих салонах европейских столиц, регулярно выезжала на отдых в Мариенбад, где её неизменно принимали за баронессу, графиню или маркизу. Быть может, родись она в благословенной Франции, а не в забытой Б-гом России, она могла бы, пожалуй, стать «маркизой ангелов». Хотя она почти стала таковой и на обширных просторах своей неисторической родины. Имя этой женщины – Шейндла-Сура Лейбова Соломоник. В официальной России её знали под именем Софьи Блювштейн. Один из самых известных русских журналистов Влас Дорошевич называл эту легендарную женщину «всероссийски и европейски знаменитой».

О ней действительно слагались легенды. Никогда нигде не учась, она свободно владела несколькими европейскими языками. Она вела себя так, как может вести себя только дама высшего света и никому не приходило в голову усомниться в её природном аристократизме. При этом стоит заметить, что родилась она в Варшавском уезде Российской империи, «в семье мелкого ростовщика», как писали её русские биографы. Если верить этим биографам, она «провела своё детство среди ростовщиков, скупщиков краденого, воров и контрабандистов». Несмотря на столь неблагополучную юность, современники были восхищены её талантами, красотой и гением. Её называли «демонической красавицей, глаза которой очаровывают и гипнотизируют». Один из титулов, которым её наградили восхищенные поклонники, звучал почти мистически – «дьявол в юбке».
Она прожила всего сорок пять лет, но мало кому выпала столь удивительная судьба, наполненная страстями и разочарованиями, приключениями и авантюрами, преступлениями и наказанием. Как писал биограф «красота, талант и хитроумие сделали эту молодую провинциалку гением афёры».

Прибавьте ко всему этому положение евреев в черте оседлости Российской империи конца девятнадцатого века и вы поймёте, что эта женщина сделала невозможное – на свой лад (правда чрезвычайно специфический) она полностью перекроила свою судьбу. Перекроила её так, как может перекроить только гениальный портной, перешив старый, с чужого плеча, заплатанный лапсердак в дорогое вечернее платье. Но стоит ли, спросим, расставаться с поношенным, но родным лапсердаком? Это вопрос морали. Героиня же этого рассказа, к великому нашему сожалению, с подобным понятием была, увы, незнакома.
Итак, если вы всё ещё продолжаете недоумевать, о ком же именно идёт речь в нашем повествовании, я могу назвать ещё одно имя этой женщины, которое уже без всякого сомнения хорошо вам знакомо. Имя это или, вернее, прозвище, наверняка приходилось слышать вам от ваших родителей или от ваших бабушек и дедушек. Если же нет, то возможно, вам пришлось лицезреть по российскому ТV многосерийную мыльную оперу названную ее именем.
Итак, эту женщину, обладавшую, безусловно, артистическим гением, способную с одинаковой лёгкостью перевоплощаться в придворную даму, монахиню или горничную звали… Сонька Золотая Ручка. Да, да, та самая Сонька Золотая Ручка, легендарная авантюристка и неуловимая воровка, за которой по крайней мере в течении двадцати лет охотилась полиция большинства европейских держав, не говоря уже о полиции государства российского.

На счету этой худенькой, невысокой женщины было такое количество грандиозных афёр и уникальных краж, что даже полицейские чины, многие из которых были совершенно покорены её обаянием, затруднялись перечислить большинство из них. До нас дошли лишь отголоски воспоминаний о её бесшабашной и трагической жизни, о её бесчисленных авантюрах и преступлениях, о её безумной энергии и удивительной жажде жизни.
Итак, чем же именно прославилась эта уникальная женщина? Вот далеко не полный перечень её криминальных, как выражаются теперь, подвигов. Как сообщают биографы, у неё не было узкой воровской специализации. Она была человеком широких взглядов и чужие деньги, драгоценности или ценные бумаги считала необходимым под любым предлогом сделать своими. Одно время она занималась кражами в поездах. Вообще начало её карьеры было достаточно скромным, она входила в профессию как «воровка на доверии» на железной дороге.

Она промышляла по мелочи и однажды, в вагоне третьего класса, где-то по дороге на Клин, обратила внимание на молодого красивого юнкера. За какой-то час она смогла так увлечь собой юного офицера, что тот, посланный ею на остановке за лимонадом и увидевший своими глазами, как она выносит из поезда его собственный чемодан, никак не мог поверить, что это чудная девушка захотела воспользоваться её имуществом. Более того, даже вмешавшаяся полиция, безоговорочно поверила разрыдавшейся юной особе в том, что она перепутала чемоданы, и по ошибке взяла саквояж попутчика. Никого из участвующих в этой сцене не насторожило то обстоятельство, что собственного чемодана у девицы вообще не было.

История это получила неожиданное продолжение. Через много лет Сонька Золотая Ручка, уже прославившаяся на всю Европу как знаменитая аферистка, посетила Малый театр (её всегда отличала тяга к искусству) и там, в ведущем актёре этого прославленного театра она узнала бывшего юнкера. И действительно, память на лица не подвела её: Михаил Горожанский, в своё время расставшись с карьерой военной, сделал головокружительную карьеру на российских подмостках. Шейндла-Сура не смогла удержаться, со свойственной ей артистичностью и юмором она решила напомнить об эпизоде юности: купив огромный букет роз, она вложила туда пахнущую духами записку. Текст записки гласил: «Великому актёру от его первой учительницы!».

Она уже готова была послать букет за кулисы, но ощущение, что чего-то не хватает в этом подарке, не покидало её. Тогда она, не долго думая, воспользовалась содержимым кармана пожилого господина в генеральской форме, сидящего по соседству. Бывший юнкер, а ныне премьер Малого театра, долго недоумевал, получив странный презент: он не мог понять, кто бы это мог выступить в роли его первой учительницы, а главное, почему в дар от неё он получил столь странный сувенир - дорогие часы с золотой цепью, на крышке которых было выгравировано: «Генерал-аншефу N за особые заслуги перед отечеством в день семидесятилетия».:-D (Y)

Надо заметить, что именно Софьи Блювштейн (как значилась она в официальных документах, нося фамилию своего третьего мужа) принадлежит изобретение нового метода гостиничных краж. Софья дала ему имя – «гутен морген». Суть новоиспечённого метода была чрезвычайно проста и столь же эффектна.
Шейндла-Сура, роскошно одетая, сверкая драгоценностями, с одним из многочисленных своих паспортов, появлялась в дорогой гостинице какой-нибудь из столиц Европы. Позаимствованным у горничной ключом она обычно открывала дверь номера богатого и одинокого джентльмена. Происходило всё это ранним утром, когда сон, как известно, наиболее крепок. Сверкая бриллиантами, Сонька собирала всю наличность спящего джентльмена. Если же тот вдруг неожиданно просыпался (что иногда бывало), роскошная дама начинала немедленно раздеваться. Недоумению хозяина номера не было предела. Но элегантная дама, уже раздевшись до половины, вдруг замечала присутствие в номере мужчины, вскрикивала, смущалась и только тогда понимала, что ошиблась номером. Не было ещё ни одного случая, чтобы этот маленький спектакль не удался бы блестящей Софьи Блювштейн. Всё заканчивалось обычно взаимными извинениями, смущением и раскланиванием.

Вообще, Софье как истинной авантюристке никогда не была присуща мелочность, наоборот, её характеру и натуре были свойственны широкие жесты. Попав однажды в провинциальную гостиницу и войдя своим обычным манером в чужой номер, она увидела спящего за столом молодого человека. На столе лежал револьвер и последнее письмо матери, в котором он признавался, что совершил растрату и не может пережить бесчестья.
Что сделали бы вы, читатель, оказавшись на месте Шейндлы-Суры? Разбудили бы юношу и провели бы с ним психологическую беседу? Сообщили бы в полицию? Разыскали бы его мать? Сонька не была знакома с психологией, не любила полиции и у неё не было времени для розыска чужих родственников. Потому она сделала то, что сделал бы далеко не каждый из нас. Она вынула из сумочки все имеющиеся у неё деньги, а именно 500 рублей, сумма по тем временам нешуточная и просто положила их на стол. Вышла она также бесшумно, как и вошла.

Сонька Золотая Ручка была действительно широкой натурой. Однажды ей привелось увести у одной дамы прямо из сумочки пять тысяч рублей. На следующий день в местной газете было напечатана заметка о том, как обворовали несчастную вдову с двумя дочерьми, украв у неё единовременное пособие выданное ей в связи со смертью мужа. Что делает Софья Блювштейн? Немедленно она запечатывает в конверт пять тысяч вместе с письмом к несчастной вдове. «Милостивая государыня! – гласит письмо, – Я прочла в газетах о постигшем Вас горе, которого я была причиной по своей необузданной страсти к деньгам. Шлю Вам Ваши 5000 рублей и советую впредь поглубже деньги прятать. Ещё раз прошу у Вас прощения, шлю поклон Вашим бедным сироткам».

Ради сохранения истины, стоит заметить, что не всегда Сонькины афёры кончались подобной благотворительностью. Хотя на её счету было немало похожих душещипательных историй, некоторые авантюры заканчивались для клиентов гораздо более печальным исходом. Например, для господина Динке-вича, бывшего директора Саратовской гимназии, который, выйдя на пенсию, решил на все свои сбережения приобрести дом в Москве, история знакомства с Сонькой Золотой Ручкой закончилась трагически.
Этот господин, случайно зайдя в одну из Петербургских кондитерских, был совершенно покорён обворожительной дамой, представившейся ему графиней Софьей Ивановной Тимрот, внучкой кавказского героя, генерала Бебутова и женой гофмейстера двора, назначенным Его Величеством послом в Париж. Графиня, узнав о желании г-на Динкевича приобрести скромный особняк в Москве, заметила, что их семья, в связи с новым назначением мужа, как раз ищет покупателя для своего родового особняка. Господин Динкевич чрезвычайно впечатлился: купить дом у знаменитых московских Тимротов, да ещё и один из Бебутовских особняков! А какова сама графиня – да одна её шляпка стоила годового заработка гимназического учителя! Неподдельная радость охватила бывшего директора. Он и представить себе не мог такой удачной сделки. Немедленно был оговорён день и час встречи. Радостный г-н Динкевич раскланялся с графиней и поспешил обрадовать свою многочисленную семью.

Хотелось бы заметить, что вся информация, которая обрушилась на провинциального директора гимназии была абсолютно правдивой. Софья Ивановна Тимрот была действительно внучкой кавказского героя, генерала Бебутова, а её муж действительно носил громкий титул гофмейстера двора и был недавно назначен Его Величеством послом в Париж. Даже шляпка, которую заметил бедный Динкевич, на самом деле стоила годового заработка гимназического учителя. Беда заключалось в том, что Сонька Золотая Ручка не имела никакого отношения ни к Бебутовским особнякам, ни к Софье Ивановне Тимрот, за которую так удачно выдала себя наивному провинциалу. Информация, почерпнутая ею из газетных разделов светской хроники сделала своё дело.
Но, положа руку на сердце, ответьте, дорогой читатель, многие ли, даже склонные к авантюрам люди, решились бы на следующий шаг? Легко обвести вокруг пальца наивного провинциала, но для того, чтобы выстроить истинную афёру нужен несомненный талант и недюжинное воображение.

Через несколько дней, сверкающая лакированной кожей и пышными гербами двуколка, управляемая одетым во всё белое кучером, подкатила к гостинице на Арбате, в которой остановилось семейство Динкевичей. Графиня Тимрот повезла вышеупомянутое семейство в свое наследное гнездо. Вот как описывает биограф события, произошедшие далее. «Динкевичи, как бы не смея войти, столпились у ворот чугунного литья, за которыми высился особняк на каменном цоколе. Войдя внутрь, они, затаив дыхание, осматривали бронзовые светильники, павловские кресла, бесценную библиотеку, венецианские окна. Дом продавался с обстановкой, садом, хозяйственными постройками, прудом – и всего за 125 тысяч, включая зеркальных карпов. Дочь Динкевича была на грани обморока. Сам Михаил Осипович готов был целовать ручки не то что у графини, но и у монументального дворецкого в пудренном парике, словно специально призванного довершить моральный разгром провинциалов. Служанка с поклоном вручила графине телеграмму на серебренном подносе, и та, близоруко сощурившись, попросила Динкевича прочесть её вслух: «Ближайшие дни представление королю вручение верительных грамот тчк согласно протоколу вместе супругой тчк срочно продай дом выезжай тчк ожидаю нетерпением среду Григорий». Графиня и Динкевичи немедленно отправились в нотариальную контору.

Нотариус вскочил им навстречу: «Графиня! – вскричал он. – Какая честь! Такая звезда в моём жалком заведении!» Через пять минут молодой помощник нотариуса изящным почерком оформил купчую. Господин директор в отставке вручил графине Тимрот, урождённой Бебутовой, все до копеечки накопления своей добропорядочной жизни. 125 тысяч рублей… А через две недели к ошалевшим от счастья Динкевичам в их новый дом пожаловали двое загорелых господ. Это были братья Артемьевы, модные архитекторы, сдавшие свой дом внаём на время путешествия по Италии. Динкевич повесился в дешёвых номерах…» Даже если бы Сонька захотела, она теперь уже ничем не смогла бы помочь несчастному господину Динкевичу.
Как вы сами заметили надо было обладать недюжинными организаторскими способностями, чтобы за несколько дней до встречи с несчастным покупателем провернуть такую грандиозную операцию. Но в это время Сонька уже стала «маркизой ангелов». Вся её команда, сыгравшая в этой истории роли кучера, дворецкого, горничной, нотариуса и его помощника была подобрана по принципу Коза Ностры, которая, кстати, в это время ещё только зарождалась в далёкой Сицилии. Сонькина комарилья состояла исключительно из её дальних и близких родственников, включая и трёх её бывших мужей – Хуню Гольдштейна, Ицку Розенбада, и Михаэля Блювштейна.

Но Сонька не всегда гастролировала с командой, её сольные выступления гремели по всей Европе. Однажды ей удалось похитить фантастическую по тем временам сумму – 300 тысяч рублей. Сонька взяла их просто: обворожив в поезде одного сибирского купца, она напоила его вином с опиумом. Она была истинной актрисой на сцене безнадежной российской жизни. У неё был огромный набор разнообразных париков, а её гримам и шиньонам мог позавидовать гримёр императорского театра. За свою недолгую жизнь она похитила такое количество драгоценностей, что ей было впору самой открывать ювелирный магазин.
Но коммерция не прельщала её. С деньгами она расставалась легко, никогда не сожалея о них. Её, как истинную авантюристку прельщало одно – игра. Она входила к ювелирам, сверкая собственными бриллиантами и прятала украденные кольца прямо в магазине в стоящий на прилавке горшок с цветами. Ей было не занимать изобретательности: на следующий день она заходила в магазин и спокойно забирала похищенное. Её судили в Варшаве, Будапеште, Лейпциге, Петербурге, Харькове, Киеве и Вене, но всегда ей удавалось либо добиться на суде оправдания, либо в последний момент ускользнуть, вырваться из цепких полицейских объятий. Она была неуловима. О ней ходили легенды.

Как вы думаете, что сгубило её? О, да, конечно - любовь. Ничто более было не властно над этой женщиной. И ничто более её не могло погубить. Вольф Бромберг, двадцатилетний мальчишка, шулер и налётчик, жалкий пижон с подбритыми в ниточку усиками – так звали её любовь. Этот моральный урод, это незаконное дитя Молдаванки осмелился подставить великую Соньку. Он заложил её с потрохами, заложил её за какой-то паршивый алмаз, который она в приливе чувств приняла от него в подарок. Он попался на этом алмазе, сгорел, как босяк, ведь он захотел заработать дважды – взяв бриллиант под залог, он решил подменить его на подделку. Когда его накрыли с поличным, что сделал этот подлец? Он указал на Соньку. Решение суда не заставило себя ждать: «Варшавскую мещанку Шейндлу-Суру Лейбову Розенбад, она же Рубинштейн, она же Школьник, Бреннер и Блювштейн, урождённую Соломоник, лишив всех прав состояния, сослать на поселение в отдалённейшие места Сибири».

И это было началом конца. Шейндла-Сура не могла пережить неволи. Она боролась, боролась яростно, со всей страстью и энергией, на которую была способна. Она боролась за собственную свободу. Она совершила побег из места ссылки, но через пять месяцев была схвачена. За побег из Сибири её приговорили к трём годам каторжных работ и 40 ударам плетьми. Но на каторге она влюбит в себя тюремного надзирателя, тот передаст ей гражданское платье и она вновь совершит побег. Через четыре месяца её снова найдут и теперь отправят в самое далёкое и гиблое место России – в каторгу на Сахалин. Но она совершит побег с Сахалина, переодевшись в солдатское платье. Её снова схватят. Она избежит страшного телесного наказания, убедив сахалинских врачей в своей беременности. И, через несколько месяцев, совершит новый побег. Тогда её, поймав, передадут в руки страшного сахалинского палача Комлева.

Как напишет биограф – «раздетой донага, окружённой сотнями арестантов, под их восторженное улюлюканье палач наносил и наносил ей страшные удары окровавленной плетью. Ни одного звука не проронила Сонька. Она доползла до своей камеры и свалилась на нары». Почти три года она была закована в кандалы. Все эти годы она провела в одиночке. Её посещали писатели, иностранцы, журналисты. Её фотография обошла всю Европу. Она называлась - «Заковка в кандалы знаменитой Соньки Золотой Ручки». Больная, ожесточённая, полуразбитая женщина, отсидев свой сахалинский срок, будет выпущена на поселение. Ей даже разрешат открыть на Сахалине кафе-шантан. И она откроет его, она блиставшая красотой во всех модных салонах Европы будет теперь варить квас, торговать из-под полы водкой и устраивать танцы под гармошку. Она не выдержит этой жизни. Она вновь бежит. Больная, измученная она уйдёт с Сахалина, но, не пройдя и двух вёрст, рухнет в снег. Силы оставят её. Через два дня она умрёт. Конвойные оттащат её тело. Это будет её последний побег.

Что можно добавить ещё… Обе её дочери, которым она обеспечила блестящее и дорогостоящее образование в Париже, откажутся от неё.
История, как мы знаем, не имеет сослагательного наклонения. Что могло бы случиться с этой удивительной женщиной, повернись её судьба по-иному? Нам это неизвестно. Судьба этой женщины сложилась так, как мы рассказали о ней. Она создала её собственными руками.
Из книги очерков Власа Дорошевича «Каторга»:
«Я ждал встречи с этим Мефистофелем, «Рокамболем в юбке».
С могучей преступной натурой, которой не сломила ни каторга, ни одиночная тюрьма, ни кандалы, ни свист пуль, ни свист розги. С женщиной, которая, сидя в одиночном заключении, измышляла и создавала планы, от которых пахло кровью. И… я невольно отступил, когда навстречу мне вышла маленькая старушка с нарумяненным, сморщенным как печёное яблоко лицом, в ажурных чулках, в стареньком капоте, с претензиями на кокетство, с завитыми крашеными волосами…
Слёзы хлынули градом у «Золотой ручки».
— У меня ведь остались две дочери. Я даже не знаю, живы ли они, или нет. Я никаких известий не имею от них. Стыдятся, может быть, такой матери, забыли, а может быть, померли…
Мне немного осталось жить, хоть умереть-то, зная, что с моими детьми, живы ли они… Господи, мучиться здесь, в каторге, не зная… Может быть, померли… И никогда не узнаю, не у кого спросить, некому сказать…
«Рокамболя в юбке» больше не было.
Передо мной рыдала старушка-мать о своих несчастных детях.
Слёзы, смешиваясь с румянами, грязными ручьями текли по её сморщенным щекам».

На тему евреев и казаков
ЕВРЕИ СРЕДИ КАЗАКОВ
Моисей Гутман
***********.lechaim.ru/ARHIV/148/gutman.htm
(Y) (Y) (Y) (Y)

Сколько читала о Соньке Золотой Ручке, всегда только о ее приключениях и авантюрах.Ничего о детстве и юности.Кто-нибудь знает?

О ней никто ничего не знает.Она все время фальсифицировала свои данные, но если поискать в инете. можно что-то найти. Нужно искать Софью Блювштейн