Инстинктивный протест молодежи против затхлой атмосферы капитализма неизбежно принимает и политическую окраску. Я не раз весною выезжал за пределы Лондона, чтобы взглянуть на известные Олдермастонские походы в защиту мира. И что же? В колоннах, протянувшихся на несколько километров, основную массу составляли длинноволосые юноши и пестро одетые девушки, по виду «битники» и «хиппи». Как всегда, неряшливые и нечесаные, они не знали усталости, шагая день за днем в знак протеста против гонки ядерного вооружения. Их никто не заставлял этого делать, они шли добровольно, защищая дело, которое считали правым.

А на улицах появлялись «битники», «хиппи» и иже с ними. Длинноволосые, с бородками а ля Христос, в рваной одежде, в джинсах с заплатами; девушки в пестрых по-цыгански одеяниях, длинных до полу «макси-платьях», с пестрыми бусами и украшениями. Эти ребята заявляли, что они «ушли из общества», которому, дескать, ничем не обязаны и от которого они ничего не требуют. Кое-кто селился в полуразрушенных заброшенных зданиях; некоторые даже в пещерах. Иногда устраивались «коммуны», где все было общим, где никто не признавал брачных обязательств. Таково «Племя священного гриба» – группа отрешившихся от общества молодых мужчин и женщин с детьми в лондонском районе Ноттинг-хилл-гэйт. Они мечтают переселиться в южноамериканские Анды, чтобы найти «духовное просветление» в остатках древней цивилизации ацтеков. «Грибы» увлекаются телепатией и презирают материальные блага современного общества. Эти люди не работали. Как и на что они жили, сказать трудно. Но надо сразу оговориться, что в своей массе это были дети обеспеченных родителей, мелкой буржуазии, интеллигенции. Рабочая молодежь не участвовала в движении, так как ее куда больше волновали проблемы экономические, то есть вопрос о том, как получить работу. Им не было нужды протестовать против образа жизни своих родителей, которые, как и они сами, боролись за существование, за право на труд. Им незачем было селиться в трущобах, отказываться демонстративно от удобств, ибо и в родном доме их не было. Рабочая молодежь лишь кое-когда подражала внешнему облику и одежде «протестантов», которые стали всеобщей модой.

Настроения учащейся молодежи нашли выражение в нашумевшем кинофильме «Если бы...», поставленном молодым английским режиссером. В нем показаны нравы закрытой привилегированной школы-интерната, с ее средневековыми традициями, поркой, издевательством старших над младшими, в общем, нравы, напоминающие бурсу Помяловского. Ребята поднимают «мятеж». Их настоящий протест постепенно переходит в фильме в мечту о том, что «Если бы...», в воображаемое вооруженное восстание против начальства, власти, против скуки, рутины, тупости и никчемности школьных порядков. И вот ребята уже сидят за пулеметами на крыше, а под пулями внизу падают и бегут в страхе учителя, попечители, попы, приехавшие на школьный выпуск родители, буржуа, отставные полковники, власть предержащие... «О, если бы...»! Характерны последние кадры фильма: архиепископ, офицер, степенные буржуа открывают ответный огонь. Лица этих господ уже не испуганные, они дышат ненавистью к тем, кто посмел нарушить их общественный уклад. «Каждый год я ждал революции или какого-нибудь ужасного взрыва: казалось просто немыслимым, что мы можем вечно вот так путаться и топтаться на месте. Но ничего не случалось. За исключением, конечно, обычных для нас явлений – нищеты, преступлений, пьянства, к чему все уже привыкли. И никогда ничего не случается. Просто удивительно, если принять во внимание все обстоятельства, до чего мы мирно и гладко существуем...» (Б. Шоу. «Дом, где разбиваются сердца».)

С недавних пор молодые англичане начали задумываться: а хороша ли та жизнь, которую им уготовило старшее поколение? А правильно ли, что все идет по раз и навсегда установленному образцу? А если этот образец хорош, то почему же старшие поколения довели общество, в котором мы живем, до такого безобразного состояния? Если все кругом так плохо и несправедливо, почему должны мы следовать примеру старших, не лучше ли отказаться от навязанного нам образа жизни? Так были поставлены под сомнение принципы английской общественной системы образования и воспитания. «Эта прочность сил и страстная привычка работы – тайна английского организма, воспитания, климата. Англичанин учится медленно, мало и поздно, с ранних лет пьет порт и шери, объедается и приобретает каменное здоровье; не делая школьной гимнастики – немецких Turner-?bungen, он скачет верхом через плетни и загородки, правит всякой лошадью, гребет во всякой лодке и умеет в кулачном бою поставить самый разноцветный фонарь. При этом жизнь введена в наезженную колею и правильно идет от известного рождения известными аллеями к известным похоронам; страсти слабо ее волнуют». (А. И. Герцен. «Былое и думы».) «Именно эти феодальные пережитки, до сих пор проникающие во все области общественной жизни Англии и придающие ее литературе, нравам и понятиям тот специфический тон показного благородства, который так озадачивает и раздражает американцев, были основной причиной того, что наш герой, вместо того чтобы, подобно молодому американцу, молодому иудею или молодому дикарю, бурно наслаждаться своей юностью, продвигался по ней осторожно, так сказать, задом наперед, стараясь уверить самого себя и весь окружающий мир, будто ее вовсе нет, а если б ока и была, это не имело бы ровно никакого значения». (Г. Уэллс. «Необходима осторожность».) Против рутины, против размеренного, мещански-благополучного течения жизни, против добропорядочной респектабельности, против застоя и однообразия вспыхнул так называемый «бунт» молодежи. Не обходилось и без анекдотических его проявлений. Двадцать мальчиков из школы в городе Тивертон (графство Девон) выпороли за то, что они смотрели фильм «Леди Эл» с участием Софи Лорен. Артистка написала в газету: «Я была очень расстроена, когда услышала, что бедных мальчиков выпороли за то, что они посмотрели мой фильм. Как говорят ваши английские учителя: мне было больнее, чем им». И, словно в отместку, лондонские учащиеся украли из музея восковых фигур мадам Тюссо голову премьер-министра. «Хорошо, – писали газеты, – что у премьер-министра оказалась запасная голова. Фигуру быстро отремонтировали».

В английской школе, как правило, все экзамены – письменные. Устные экзамены не поощряются. Как в ходе учебы, так и после окончания года или школы вообще по всем предметам даются вопросы, на которые учащиеся должны дать письменные ответы. При сдаче экзаменов на аттестат зрелости – или сертификат «А» – листы с ответами запечатывают и отсылают зачастую в другой город, где их проверяют учителя местных школ, которые не знают имен экзаменующихся. Английские педагоги энергично защищают этот метод. – При письменном экзамене, – говорили они мне, – гарантируется объективность оценки. Если вы спрашиваете ученика лицом к лицу, учитель может оказаться пристрастным; может быть, ему нравится ученик; он может дать ему наводящие вопросы; возможно, он отвечал хорошо в течение года, и педагог старается «вытянуть» его на хорошую оценку. Всего этого надо избегать, нельзя, чтобы учитель руководствовался личными впечатлениями или симпатиями. При поступлении в университеты Оксфорда и Кембриджа требуется вступительный экзамен. В другие университеты прием проходит по конкурсу аттестатов. Абитуриенты посылают свои аттестаты (оценки ставятся по 100-балльной системе), и университет механически отбирает нужное ему число учащихся с наиболее высокими баллами. С абитуриентами даже не встречаются, их просто уведомляют, приняты они или нет.

О том, как воспитано у английских детей уважение к «высшему свету» и стремление пробиться «наверх», можно судить по такому случаю, описанному в газетах. Школьнице Дороти Гассел исполнилось 16 лет. Она хотела отпраздновать свой день рождения. Ей не нужно было ни нового платья, ни книги, ни модных туфель, она мечтала проехаться по городу в роскошном автомобиле «Роллс-ройс». Отец Дороти – мелкий чиновник, и автомашины, тем более «Роллс-ройс», у него не было. Девочка целый год откладывала шиллинги из денег на завтраки и собрала один фунт стерлингов. Ее подруги дали ей из своих сбережений в виде подарка еще один фунт. И вот за два фунта Дороти наняла черный блестящий огромный «Роллс-ройс» с шофером, который должен был отвезти ее из школы, через весь город Ашфорд, домой. Подруги хотели открыть дверь машины, но Дороти прикрикнула: – Нет, это должен сделать шофер! Шофер открыл дверь, Дороти и еще две девочки уселись, а через 15 минут поездка закончилась, машина уехала. Дороти воскликнула: – Какая роскошь! Стоило для этого копить деньги. Когда я вырасту, у меня будет своя шикарная машина! Иллюзия богатства оказалась для Дороти и похожих на нее девочек важнее всякой мечты о профессии, работе и т. п. Как правило, при опросах школьниц, кем бы они хотели быть, подавляющее большинство отвечает: манекенщицей, стюардессой на самолете, секретарем-машинисткой в богатой фирме... и все, этим воображение девочек исчерпывается.

«...Наш правящий класс, который, как правило, попадает в конвейер подготовительной школы, закрытой школы и университета, остается настолько невежественным, насколько это вообще возможно для цивилизованного класса, и сохраняет такое глубокое презрение ко всем интеллектуальным, художественным и научным занятиям, какое возможно только при глубочайшей неграмотности». (Б. Шоу. «Политический справочник для всех».) В закрытых привилегированных и дорогостоящих школах сами дети цепляются за традиции. Они знают, что окончание такой школы открывает им дорогу в «свет», или «высший свет». В некоторых из этих школ дети ходят в цилиндрах, в других – в соломенных шляпах «канотье»; во всех – особые галстуки, которые они надевают затем всю жизнь в торжественных случаях. В одной из этих школ провели опрос, не хотят ли учащиеся отказаться от цилиндров и другой архаичной чепухи. И что же? Подавляющее большинство учеников отвергло предложение о каких-либо реформах и высказалось за сохранение старинных обычаев. Им нравится быть привилегированной, избранной элитой общества.

Я с интересом замечал, что на педагогическую работу в Англии охотно идут мужчины, которые и составляют основную массу учителей. Педагогам предоставлена значительная самостоятельность. В Англии есть очень много энтузиастов, талантливых, ищущих педагогов, но большей частью это относится к открытым государственным школам. В частных интернатах, церковных школах царит традиция, рутина. Детей бьют по рукам тростниковой палкой; старшеклассники имеют право подвергать физическим наказаниям младших. Здесь цель не образование, а воспитание «джентльмена», способного командовать другими.

Профессор университета в Глазго К. Ричмонд пишет, что в результате деления учащихся на потоки так называемые малоспособные дети учатся все хуже и хуже, так как у них нет никакой надежды на будущее. Поскольку это в основном дети из семей, не пользующихся никакими привилегиями, ясно, что система потоков отражает классовые различия. – Если ребенок начнет заниматься прилежнее, может ли он перейти в более высокий поток? – спрашивал я. И педагоги смущенно говорили: – В принципе может. Практически этого почти никогда не бывает. Это понятно: попав в нижний поток, ученик сначала переживает горечь разочарования, а затем у него опускаются руки и пропадает желание добиваться успеха. Есть в этой системе что-то фаталистическое и антигуманное. Таковы свидетельства ярко выраженного классового характера английской школьной системы. Но хочется сказать несколько слов и о других чертах жизни английской школы.

Мне не раз доводилось бывать в английских школах, беседовать с директорами и директрисами, учителями, учащимися. Почти повсюду существует система потоков. Например, в школе есть пять параллельных четвертых классов. Не потому, что слишком много учащихся. Детей делят по «способностям». Класс «А» – это самые «талантливые» дети, класс «Б» – весьма способные, «В» – способные, «Г» – менее способные и т. д. Поговорите с английскими педагогами; они будут упорно защищать эту систему. Они говорили мне: – В классе «А» мы можем идти значительно быстрее, усложнять, углублять программу, выходить за ее рамки. Зачем же тормозить способных учеников, зачем заставлять их топтаться на месте в ожидании, пока поймут пройденное менее способные дети? И педагогу значительно легче руководить классом, состоящим из учеников примерно с одинаковым уровнем развития. Возможно, что педагогам и легче, это верно. Но каково детям? Если ребенка определили в класс «Д», он понимает, что его считают неспособным, никчемным, человеком «третьего сорта». Корреспондент «Санди таймс» беседовал с выпускниками одной из лондонских школ, учившимися в самом отсталом потоке. Один выпускник пошел работать подмастерьем в мебельную мастерскую, девочка – ученицей парикмахера. Говоря о годах учебы и психологической травме, которую переживают дети, объявленные «неспособными», одна из девочек, Маргарет, сказала: «Мы чувствовали себя, как в западне. Мы подвергались дискриминации, и к нам относились совсем не так, как к ученикам высшего по тока».