У Вас и сейчас может возникнуть вопрос: что за люди англичане? Хорошие они или плохие?

Мне кажется, ответа на такой вопрос не существует. Рассказ о некоторых общих для англичан привычках, странностях, традициях ни в коей мере не раскрывает всего разнообразия характеров тех людей, что населяют Британские острова. Как и во всяком народе, среди англичан есть люди добрые и злые, закоренелые мещане и воинствующие борцы против мещанства, приверженцы нынешнего буржуазного строя, монархии и их непримиримые противники, изумительная интеллигенция и чванлива буржуазия.

Я старался писать о чертах, общих для англичан, но подчеркивал различие между отдельными группами населения. Попытаюсь рассказать попросту, как едят англичане, как они отдыхают, ходят в магазины, воспитывают детей и т. п.

Тема рассчитана, прежде всего, на людей, которые мало знают об Англии, не бывали в этой стране. Может быть, их заинтересует этот рассказ о жизни далекой и близкой Англии. А знатоки пусть простят меня за повторение уже известных им фактов.

Я взялся, по-видимому, за трудную задачу – рассказать об англичанах, их характере, образе жизни, вообще о том, как они живут, работают и отдыхают. Куда легче было бы писать о стране малоизвестной, редко посещаемой, еще не проникшей в литературу.

Об Англии написано множество книг – людьми великими и серьезными, писателями и журналистами, людьми менее серьезными и даже юмористами. Но, пожалуй, беспощаднее других разделываются с Англией сами англичане, а им-то можно верить!

Я рассказываю вкратце о том, что видел сам за шесть лет жизни в Англии – с 1964 по 1970 год, а также за 1921–1922 годы, проведенные там в детстве. Но как только я начинал рассказывать о какой-либо черте характера англичан, то убеждался, что ничего нового мне сказать не удается, что все это давно подмечено другими.

Лавры «первооткрывателя» от меня ускользнули, и я прибегаю к выдержкам и цитатам из чужих, работ. Они подтверждают мои наблюдения, а если говорить правду, – мои заметки подтверждают наблюдения других.

Об англичанах и Англии писали И. А. Гончаров, А. И. Герцен, Карел Чапек. Я привожу слова Бернарда Шоу, Джозефа Конрада, Моники Диккенс – правнучки великого писателя. И в тон своему рассказу цитирую юмористов и сатириков – Пьера Даниноса, Дэвида Фроста и других.

Национальные черты англичан

У каждого народа существуют особые национальные черты. Это серьезная проблема, относящаяся к области социологии, истории, философии. Наверняка у английского шахтера и горняка Рура больше общих интересов, чем у шахтера из Йоркшира и английского аристократа, владеющего тысячами гектаров земли где-нибудь в Шотландии.

Первым двум легче договориться, когда речь зайдет о защите их классовых интересов, о борьбе за существование, о выборе пути развития их стран. Но в то же время в определенных жизненных обстоятельствах у двух англичан из разных классов окажется много общего: и шахтер и лорд по воскресеньям надевают самые старые костюмы и подстригают траву: один – в парке, другой – в двухметровом палисаднике; оба они пойдут на соревнования по крикету, который непонятен немецкому шахтеру или французскому буржуа.

Эту мысль подчеркивает современный польский социолог Ян Щепаньский: «Даже если бы все поляки однажды договорились, что станут вести себя так, как будто польской нации не существует, от этого она не перестанет существовать».

Блог о жизни в Англии (Великобритании). Блог о Лондоне для англичан и туристов. Интересная информация.

Есть в Восточном Лондоне такой район – Собачий остров, который отделен от остального города каналом с двумя мостами. Это чисто пролетарский район, где живут в основном докеры, грузчики, моряки. И вот Собачий остров поднял «мятеж»... Район мрачный, грязный, бедный. Не видно ни деревца; много пустырей с мусорными кучами; на кварталы тянутся унылые заборы портовых складов. Население «восстало» против дискриминации района. Оно требовало открытия школы, кинотеатра, улучшения жилищных условий. Оно протестовало против произвола лавочников, которые пользовались удаленностью района от торговых центров и беспардонно продавали товары по завышенным ценам. Жители настаивали на благоустройстве Собачьего острова. Когда я приехал туда, район был взбудоражен. Его жители объявили «независимость», создали «правительство» и далее избрали «президента». Меня водили по Собачьему острову, показывали его «красоты» и просили написать обо всех жалобах населения. В это время толпы женщин построили баррикады на двух мостах и не пропускали из Лондона ни автобусы, ни автомашины. «Правительство» объявило в печати, что если требования населения не будут удовлетворены, Собачий остров отделится от Лондона и будет «независимым государством». В этом была доля юмора, но лондонским властям пришлось зашевелиться и кое-что сделать для захудалого района. «Мятеж» Собачьего острова показал, что в процессе коллективной борьбы исчезает изолированность человека от человека, и оказывается, что «моя хата» далеко не с краю. Впервые я увидел на Собачьем острове оживленные шумные толпы людей на улицах; они выходили из всех домов на мостовые и тротуары, горячо спорили друг с другом, обсуждали создавшееся положение, люди свешивались с балконов и посылали вниз свои реплики; наконец, – о, ужас! – в частные дома-крепости, в квартиры заходили с улицы незнакомые люди и прямо в гостиных устраивали собрания, шили повязки для дежурных по кварталам, просто разговаривали. Куда делась чопорность, респектабельность – на смену пришло чувство локтя и товарищества.

Я уже говорил, как из солидарности с бастующими уборщиками мусора забастовали и другие отряды рабочих. Так в забастовке, в классовой борьбе рушатся мещанские нормы, возникает дух коллективизма. Вполне понятно, что, как и везде, солидарность, общность, взаимопомощь сильнее всего проявляются именно в рабочих кварталах. И часто национальные черты характера бледнеют перед классовыми интересами. «Есть, разумеется, большая разница в обычаях и уровне жизни заурядного британца и, скажем, македонского пастуха; но я думаю, что почти так же бросится в глаза и разница между заурядным британцем из палаты лордов и британцем с Собачьего острова. Я не уверен, одинаковы ли национальные достоинства и недостатки этих классов». (Карел Чапек, там же.)

80-летняя Энн Хэммингуэй в Ковентри отравилась газом после того, как ей по ошибке прислали счет за электроэнергию на 18 фунтов вместо обычного 1 фунта. Одинокая старушка не решилась ни с кем посоветоваться, то есть не хотела навязываться людям, и решила покончить счеты с жизнью. Как писала газета «Дейли миррор», «в стране, наверное, много людей, подобных мисс Хэммингуэй. Людей, чувствующих себя потерянными и беспомощными в нашем обществе электроники и компьютеров, где исчезли теплые человеческие контакты. Миссис Хэммингуэй была одинока и запугана, она не знала, к кому обратиться за помощью...» «В маленьких квартирках и грязных комнатушках повсюду в Лондоне дряхлые леди и трясущиеся старики умирают в одиночестве и лежат окостенелые, посиневшие в течение нескольких дней, пока случайно кто-нибудь не догадается об их смерти по накопившимся бутылкам с молоком у их порогов...» (Моника Диккенс. «Сердце Лондона») Это, конечно, единичные случаи, их не следует воспринимать как правило или обычное явление. Но мещанство, его философия и порождаемое им одиночество обычны для Англии. Я бы погрешил против истины, если бы сказал, что мещанские привычки не свойственны английскому рабочему классу. Нередко можно услышать из уст квалифицированного рабочего, хорошо зарабатывающего и обеспеченного, слова, которые показывают, что он очень хотел бы «перейти» в так называемый «средний класс», – иногда он даже отрицает, что принадлежит к рабочему классу. Но достаточно случиться беде – увольнение, забастовка, безработица, – и тот же рабочий объединяется с братьями по классу, забывает о стремлении выйти из его рядов и уже с гордостью говорит о своем рабочем статусе.

Наши психологи проводят эксперименты в школах, чтоб выяснить преобладание у детей «общественного мотива» или «мотива самоутверждения». С помощью психологических тестов они устанавливают, отдает ли ребенок в определенных условиях предпочтение общественным интересам, коллективу или своим личным. Наша система воспитания дает результаты: в большинстве случаев дети ставят общественное благо выше личного. По данным западных психологов, в буржуазном обществе наблюдается обратное явление. Мне кажется, что это происходит не от эгоизма, не от пренебрежения обществом. Просто весь процесс воспитания – с младенческого возраста до зрелого – построен именно так, чтобы привить человеку «мотив самоутверждения». Западные педагоги не скрывают, – более того, они гордятся этим, – что их цель – воспитание «лидера», сильной личности, которая могла бы противопоставить себя обществу. При том образе жизни, о котором мы сейчас говорим, это считается достоинством, а на деле ведет к гипертрофированному мещанскому индивидуализму, к «моей хате с краю». Можно ли удивляться, что английские газеты полны рассказов об одиноких, забытых всеми людях, которые гибнут от отсутствия элементарного общения с другими людьми! Беру наугад попавшиеся номера лондонской газеты. Пенсионер Альберт Клюс в г. Сток-на-Тренте, живший 22 дня без отопления, освещения и горячей воды, после того, как ему прекратили подачу электроэнергии и воды за неуплату по счету, был найден мертвым. Полицейский врач установил, что смерть последовала в результате пневмонии и «чрезмерного охлаждения тела».

«Между тем общее впечатление, какое производит наружный вид Лондона с циркуляциею народонаселения, странно: там до двух миллионов жителей, центр всемирной торговли, а чего бы вы думали не заметно? – жизни, то есть ее бурного брожения. Торговля видна, а жизни нет». (И. А Гончаров. «Фрегат «Паллада».) «На улице англичане не живут, не разговаривают, не глазеют по сторонам, не стоят и не сидят; по улицам только пробегают. Здесь улица вовсе не такое место, где вы увидите тысячи захватывающих зрелищ, где вы столкнетесь с тысячами приключений, где люди свистят или толкаются, любезничают, отдыхают, сочиняют стихи или философствуют, где пользуются жизнью, острят либо занимаются политикой и собираются по двое, по трое, в группы, в толпы, в революционную грозу». (Карел Чапек, там же) Все это верно! Сколько раз я выходил на улицы Лондона, бродил по самым «оживленным», то есть людным, местам, но всегда знал с уверенностью, что ни с кем не разговорюсь, ни с кем не переброшусь шуткой, не буду участником чего-либо занимательного, общего. Одиночество среди миллионов живых существ – таков Лондон.

Опять должен повториться: англичане, как индивидуумы, удивительно участливы. Стоило мне сказать кому-то в доме, что я себя неважно чувствую, как через полчаса ко мне спустился живший наверху доктор, с которым я и здоровался-то раз пять. Он пришел с термометром и стетоскопом и просил не стесняться, звать его, если подскочит температура. Хозяйка дома, когда я уезжал в отпуск, ежедневно приходила в мою квартиру – полить оставленные цветы и сложить на столике в прихожей пришедшие газеты. А в городе человек все же чувствует себя одиноко. Это не только мое впечатление. «Нет города в мире, который бы больше отучал от людей и больше приучал бы к одиночеству, как Лондон. Его образ жизни, расстояния, климат, самые массы народонаселения, в которых личность пропадает, всё это способствовало к тому вместе с отсутствием континентальных развлечений. Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки, Здешняя жизнь, точно так же как здешний воздух, вредна слабому, хилому, ищущему опоры вне себя, ищущему привет, участие, внимание; нравственные легкие должны быть здесь так же крепки, как и те, которым назначено отделять из продымленного тумана кислород». (А. И. Герцен. «Былое и думы».)

В Лондоне мы с женой стояли у окна и видели небольшую автомобильную аварию. Столкнулись две машины, но никто не пострадал. Водители – мужчина и женщина – были просто слегка испуганы и обсуждали на мостовой происшествие. Вдруг из дома на другой стороне улицы вышла женщина с подносом, на котором стояли две чашки горячего чая. – Выпейте, пожалуйста, это вам поможет успокоиться... Это было не в деревне, а в центре огромной европейской столицы. Спрашивается, во многих ли городах мира вы увидите такую картинку? Вот и говори о «замкнутости» англичан. Она существует, и не всегда у нее только веселый, анекдотический аспект. Мещанин хочет укрыться за стенами своего дома, жить по принципу «Ай эм ол раит, Джек», а это неминуемо ведет к изоляции от общественной жизни, а иногда к одиночеству. В Лондоне много мест для развлечений и веселья, но в целом его не назовешь городом живым и веселым. Это особенно заметно приезжим из южных стран, где улицы живут и искрятся, где человек может найти собеседника, а то и друга в любом прохожем. Лондон не то что чопорен, он не общителен, не добр; он вами просто не интересуется. Когда я жил в нем, мне иногда с ужасом представлялось, что я могу прожить в своей квартире лет десять, и никто во всем городе не заинтересуется, кто я и зачем здесь живу.

В детстве мы жили в Лидсе в маленьком коттедже, находившемся в длинном ряду таких же безликих, как и наш, коттеджей. С обеих сторон жили английские семьи; по утрам соседи здоровались с моими родителями, утверждали, что «погода чудесная» или что она «неважная», и на этом все кончалось. В гости не звали, к нам не ходили. Но как-то мы, ребята, в проливной дождь прибежали домой, а дверь была заперта. И что же, немедленно из соседнего коттеджа вышли муж с женой и без лишнего оханья и аханья повели нас к себе, усадили к камину, напоили горячим чаем. После этого мы стали более сердечно здороваться по утрам и более подробно осведомляться о погоде, но дом соседей оставался таким же недоступным. Инцидент во время дождя не означал приглашения на близкое знакомство. В таких эпизодах нет ни грана сентиментальности. Англичан вряд ли можно назвать сентиментальными. У меня создалось впечатление, что в Англии даже стесняются всякого открытого проявления своих чувств. Вы никогда не увидите, чтобы мужчина поцеловал мужчину при встрече; отец, прощаясь с сыном, не поцелует его – он крепко пожмет руку или хлопнет его по плечу. Это отнюдь не означает, что чувства умерли, засохли, просто их не полагается выставлять напоказ.

Но если познакомиться с англичанами поближе, то они очень деликатные люди; они никогда много не говорят, потому что никогда не говорят о себе. Они веселятся, как дети, но с самым серьезным выражением лица; у них множество правил приличия, всосанных с молоком матери, но при этом они непринужденны, как щенята... С ними нельзя обменяться несколькими словами, не получив при этом приглашения на вечер, но всегда они сохраняют в своих отношениях с другими известное расстояние. Иногда вам страшно от одиночества, которое вы ощущаете среди этих приветливых и услужливых людей; но если бы я был маленьким мальчиком, я знал бы, что им можно доверять больше, чем самому себе, и я был бы здесь свободен и уважаем, как нигде на свете; полицейский надувал бы щеки, чтобы меня рассмешить, пожилой господин играл бы со мной, взяв к себе на колени, а седовласая леди отложила бы роман в четыреста страниц, чтобы ласково взглянуть на меня выцветшими, но все еще молодыми глазами. (Карел Чапек, там же.)